СТАРИННЫЕ РУССКИЕ ГОНЧИЕ
ГЛЕБОВСКИЕ ГОНЧИЕ
Слава Глебовских гончих с начала XIX века доходит до наших дней. И сейчас гончатники цепляются за эти крови, уцелевшие кое-где. Часто как высшая похвала собакам говорится, что они «потомки глебовских гончих». Поэтому нам чрезвычайно интересно и важно знать всю историю этих гончих. Вопрос этот был в свое время освещен на страницах охотничьих журналов, но, к сожалению, никаких выводов сделано не было, и многое осталось невыясненным в споре «Тульского охотника» с Кишенским.Первые печатные сведения о глебовских гончих мы находим в книге Киреевского «40 лет постоянной охоты», вышедшей в 1856 г. и переизданной в 1875 году, в которой говорится о покупке Киреевским осенью 1823 года глебовской стаи в 48 собак. О том, что эта продажа не была обычной уступкой ненужного, лишнего брака свидетельствуют слова того же Киреевского, что Глебов «вынужден был с нею расстаться и верно не без слез».К этому Киреевский добавляет, что многие зарились на эту стаю, но что ему посчастливилось ее приобрести. О работе этой стаи Киреевский пишет: «Упалого (у ней) не было, все было выставлено или словлено; разве иногда нора спасала зверя. Стая сваливалась дружно, полаз у ней был чудесный, и было несколько собак верхочутых. Все собаки вообще были паратые, вежливые; сколько раз бывало, когда зверь прорывался в поле, они славливали его, как борзые. Лучшей стаи я не имел, да едва ли и можно иметь. Для этих гончих не существовало ни засух, ни морозов — всегда гнали лихо».К сожалению, вскоре стая эта, благодаря подмеси посторонних кровей, стала терять свои полевые качества. Киреевский пишет: «От глебовской стаи у меня довольно долго велись лихие собаки, хотя мой жадный ловчий и подмешивал к ним без моего ведома постороннюю кровь. Непростительная эта ошибка после 1840 года оказалась чувствительною: собаки гоняли, выставляли, мы травили много и, конечно, тешились, но все это было уже не то, как прежде». Очевидно, Киреевский сбыл ее, так как затем он упоминает о новой стае: «Последняя стая была у меня английская; собаки были параты непомерно, но редкоскалы. Гоньбы горячей не было, и потому дурно сваливались. Красоты собаки были неописанной».Наконец, в 1876 году в «Журнале охоты» появились «Записки старого охотника» С. М. Глебова, в которых содержится очень много интересных сведений. Прежде всего, из них можно совершенно ясно установить, что после стаи, проданной Киреевскому в 1823 г., у отца его, очевидно, оставались гончие, ибо С. М. мальчиком еще охотился со стаей, а родился он не раньше 1810 года (в момент написания записок 1876 г. ему шел по его выражению седьмой десяток), а если принять во внимание тот факт, что он вовсе не упоминает о продаже стаи — то момент его рождения следует отнести к более поздним годам. Очевидно, продажа эта застала его совсем еще ребенком, и он о ней ничего не помнит. Так как в «Записках» Глебова не говорится ни о каком перерыве в охоте отца, то надо думать, что собаки были проданы Киреевскому далеко не все, и кое-что осталось у старика Глебова.Какой породы были эти собаки, мы не знаем, но по некоторым намекам можно предположить, что это были русские гончие. Вот что приводит нас к этому заключению. Юношей автор «Записок» из Тульского имения, где жил его отец, попал в Пензенское имение, очевидно, для хозяйственных занятий и присмотра; в это время он пишет о гончих отца: «до меня доходили слухи, что у моего отца завелись английские гончие». В другом месте «Записок»: «Порода собак, выведенная отцом помесью прежних его собак с английскими, была вполне годна для волчьей охоты. Собаки были злобные, паратые, вежливые и послушные».Если мы сопоставим эти фразы с приведенными выше словами Киреевского о том, что последняя стая у него была английская, мы должны будем придти к логическому выводу, что смысловое их значение сводится к противоположению английских собак каким-то другим. Отсюда достаточно вероятным будет наше предположение, что до этого времени собаки были русские. Но для нас главный интерес представляет как раз образование новой мешанной англо-русской стаи Глебова. Как я уже говорил раньше, в основу стаи легли англичане «Бургам» и «Кромвель», которых С. М Глебов называет дураками и хвалит только их нарядный окрас, хороший рост и необычайную ширину.К этому времени С. М. снова переезжает уже на постоянное жительство к отцу в Тульскую губернию и, будучи особым любителем езды под гончими, толковой приездкой и содержанием доводит стаю до замечательного совершенства. Очень любопытны те строки С. М., в которых он высказывает свои принципиальные взгляды на подготовку стаи для охоты по волкам.«Нам на волчьей охоте исключительно мешала гоньба по зайцам. Чтобы ее не было, я дам, бывало, собакам хорошо отдохнуть дня три перед охотой; кормлю их сладко, с мясом, и они с хорошими желудками от прежней постной пищи — разом зажиреют, утратят несколько чутья, но сделаются азартнее. По зайцам, как говорится, ни одна из собак не пикнет, да не скоро зайца и найдет, так как собака в это время несется островом почти в карьер, а волка заловит тотчас же: от волка сильно пахнет».Из этой цитаты ясно, что Глебов нарочито сбавлял чутьистость своих собак, желая приспособить их для охоты по волкам.В конце своих записок Глебов пишет, что он раздарил своих собак, а из сообщений других охотников мы знаем, что он отдал половину своей стаи И. И. Раевскому, а другую — А. Н. Скобельцину и очевидно несколько собак Офросимову. Однако, под конец своей жизни в 1866—67 гг., встретившись и подружившись с двумя охотниками соседнего уезда Н. Н. и П. Н. Бибиковыми, он опять отдался своей страсти и вновь развел стаю англо-русских гончих, от своих прежних собак.Так, от выжлеца «Светлая», подаренного некогда Офросимову, и выжловки русской породы получил он щенков, между которыми были знаменитые гонцы «Добычка» и «Добыч». Последний обладал чудным, фигурным голосом и славился как одиночный, мертвой злобы гонец по волку, несмотря на то, что был далеко не большого роста, как это можно заметить на фотографии. После смерти С. М. гончие его перешли к В. П. и М. П. Глебовым, а частью к Н. Н. Бибикову.Глебовы вели гончих до самой революции и неоднократно выставляли их на выставках, получая золотые медали за стаю и большие серебряные медали — за отдельные экземпляры. В настоящее время потомки глебовских гончих имеются в Новохоперске у доктора Корниловича, у Николаева в Проскурове и, если не ошибаюсь, в военном питомнике г. Проскурова.
АЛЕКСЕЕВСКИЕ ГОНЧИЕ
Русские чепрачные гончие Алексеева к 1914 году заняли такое прочное положение на выставках и испытаниях, что совершенно понятно, что большинство охот пожелало использовать эту ценную кровь.Считаю интересным привести слова из отчета 13 выставки эксперта по гончим Б. В. Зворыкина, относящиеся к Алексеевской охоте: «Здесь считаю уместным сказать, что кровь собак Алексеева обладает замечательной устойчивостью. За последние годы многие охотники подпускали ее в свои охоты, и вскоре везде тип собак стал приближаться к алексеевскому. Собаки эти известны всем, и вряд ли кто будет спорить об их типичных достоинствах, подтвержденных целым рядом выставок и экспертов. Зная еще этих собак как отличных работников, я с особенным удовольствием отмечаю вышеуказанное качество крови этих гончих, так как оно дает нам надежду получить в недалеком будущем — хороший общий тип вместе, с полевым досугом».М. И. Алексеев получил своих собак от отца, при котором совместная охота с Морозовым и Сорокоумовским была поделена на две части: одна из них отошла к М. И. А., а другая досталась Морозову и после смерти его перешла в руки Н. А. Алексеева, двоюродного брата М. И.Это обстоятельство нам интересно потому, что гончие оказавшиеся у М. И. (в Звенигородском уезде Московской губернии) в виду отсутствия волков никогда не гоняли по ним и не приваливались к ним, а гончие, перешедшие к Морозову — Алексееву, находясь в Рузском уезде, где бывали ежегодно выводки волков, прекрасно по ним гоняли, что может быть подтверждено случаем, когда Московское общество охоты, приехав на облаву, устроенную псковичем дядей Никитой по чернотропу, встретилось с охотой Морозова, которая шла из-под выводка, начисто взяв его с ружьями, из-под стаи гончих1(1 Волки лежали в морозовских местах, а на приваду ходили в места МОО).В последнее время раздавались голоса, что алексеевские собаки и производные от них не гонят по волку. Что это не так, доказывает нам «Гудок» Новохоперского общества, купленный у Хлебникова.Корни алексеевских собак ведут нас к лучшим гончим старого времени. Так мы встретим, прежде всего, собак М. В. Столыпина, которые легли в основу першинской багряной стаи, собак — Депельпора, который выставлял стаю на XVII выставке ИОО (1891 г.). О том, как работали собаки Депельпора, я приведу краткую выписку из рассказа «Старого охотника из Саранска», напечатанного в журн. «Псовая и ружейная охота» за 1902 г., № 4: «Никогда я не имел и даже не видал собак, более выносливых и паратых, как эти гончие. Стая была не более 6 — 7 смычков, но как они гоняли,— не надо и сорока собак».В дальнейшем к ним были прилита кровь гончих Белоусова, через «Хохотушку» и «Турилу». Между прочим, «Хохотушка» дала замечательного гонца «Хохота», уступленного затем мне.В последние годы Алексеев стал вязать своих гончих с комынинскими, что оказалось очень удачным, так как обе эти стаи были достаточно родственны и однотипны.Лучшими гончими из алексеевской охоты были: «Кинарка», получившая приз за лучшую выжловку на 3 выставке МОО (1901 г.); «Крутишка», приз на 5 (1903 г.), на 6 (1904 г.); и «Зурна» на 12 (1911 г.). А из выжлецов: «Крикун» — 8 (1907); «Помыкай» — 9 (1908) и «Пугало», получивший юбилейный кубок на 13 выставке в 1912 году, при небывалой конкуренции, так как было выставлено 142 гончих. О нем Эмке писал, что это, по его мнению, лучший выжлец из когда-либо виденных в стае Алексеева.Алексеевские гончие были прекрасными, работниками, что подтверждено целым рядом полевых испытаний, но к сожалению голоса имели ординарные: фигурных заливистых голосов почти не было.В настоящее время кровь алексеевских гончих через «Соловья» братьев Пахомовых и «Гудка» Раздобарова сохранилась у Хлебникова, да еще имеется в собаках Нижегородского охотника Ильина, через «Тревожку» Грелля.
МОЖАРОВСКИЕ ГОНЧИЕ
Прежде в Калужской губернии славилась стая русских гончих Н. В. Можарова, которая была выставлена на трех выставках ИОО подряд: на VII, VIII и IX в 1881—83 годах.Гончие эти были мощны, имели прекрасный костяк, а головы несколько тяжелые. Окрасом они были серо-багряные, напоминая собой волка. Отлично работали по всякому зверю и особенно по волку.Стая эта получила широкую известность как своими ладами, так и своими полевыми качествами. В большинстве крупных охот тогдашнего времени мы встретим в гончих кровь можаровских, т. к. их охотно приливали в целях придания типичности и злобности. К сожалению, хотя Н. В. Можаров и умер незадолго до войны (Первой мировой), прямых непосредственных потомков старых собак не осталось.БЕЛОУСОВСКИЕ ГОНЧИЕ
Гончие доктора Белоусова на протяжении многих лет, начиная с 1887 года,— момента своего первого появления на выставках ИОО — были известны среди охотников, как наиболее типичные представители русской гончей. Многие из них получили высшие награды на выставках вплоть до чемпионата, а одна из них — выжлец «Добывай», была тем идеалом, к которому стремились охотники, и с которой был списан стандарт русской гончей.Помимо своих выдающихся экстерьерных данных, стая Белоусова была известна и как полевая, хорошо работающая по волкам. Поэтому нам интересно несколько подробнее остановиться на ней, тем более, что гончие Белоусова вошли во многие позднейшие охоты и до сих пор имеются в линиях некоторых современных собак.Гончие эти идут от лучших представителей тогдашних охот, и надо отдать справедливость владельцу, что разумным, удачным подбором он сумел создать тот идеал русской гончей, который жил в мечтах многих охотников.В состав этой стаи вошли гончие почти всех известнейших охот: так, мы встречаем: собак Н. В. Можарова («Шумило» и «Забава»); М. В. Столыпина («Добывай», «Помыкай», «Помычка», «Бубен» и «Гудило»); Ф. А. Свечина («Соловей», «Иволга», «Орало», «Доборка»); Д. Ф. Дурасова («Хохот» и «Звонишка»); Бурцева; гончие Н. П. Кашкарова; Депельпора («Чайка» со щенками от «Соловья») и, наконец, «Хайло» собак Н. А. Панчу-лидзева.Таким образом, родословные белоусовских гончих украшены именами лучших собак тогдашних охот. Интересно отметить, что даже Н. П. Кишенский, как известно не признававший никаких гончих, кроме своих костромичей, обронил о них знаменательную фразу, которую в его устах нужно понимать как исключительную похвалу: «Помесь, от которой произошли его (П. Н. Белоусова – Н. П.) теперешние гончие, нельзя не признать очень удачной».Розен, судивший белоусовских гончих на XXII (1896 г.) выставке, отзывается о них с большой похвалой.Наконец, А. О. Эмке в своем обзоре гончих 9-ой выставки МОО 1908 г. дает о них тоже весьма лестный отзыв.Гончие эти неоднократно выставлялись, и многие из них были удостоены высших наград. Так на XX выставке (1894 г.) «Добывай» — получает звание «чемпиона», а «Зажига» золотой жетон за лучшую русскую гончую. На XXII выставке (1896 г.) «Зажигай» признается чемпионом. А на следующей, XXIII, золотой жетон за лучшую русскую гончую выдается «Зажиге». Наконец, выжлец «Хайло III» два раза удостаивается жетона за лучшую русскую гончую: на XXVI выставке 1900 г. и на XXXI выставке 1905 г.
Собаки Белоусова все отличались поразительной мощностью, крупным ростом, были очень хорошо, тепло одеты, и многие из них имели характерный для русской гончей волчий постанов, т. е. высокопередость. Все они были под сильным чепраком, головы имели в большинстве случаев очень крупные, я бы сказал даже несколько тяжелые, что особенно было заметно на выжлеце «Хайло III», подтверждением чего может служить приводимая фотография.Мне хочется еще упомянуть о дивной выжловке «Стройне», от которой я положительно не мог оторвать глаз во время моего посещения белоусовской псарки в 1911 г. Мощная, рослая с изумительной сухой головой, хорошего роста выжловка эта была им затем продана заграницу за 400 рублей, т. е. за цену, по тем временам неслыханную. В это же посещение я застал «Хайло III» правда, уже стариком 15 осеней, но его звероватый вид, волчий постанов, гон в окороть и загривок сразу бросились мне в глаза и произвели сильное впечатление. К сожалению, к 1910 — 1912 годам собаки у П. Н. стали вырождаться. Наряду с прекрасными типичными экземплярами стали встречаться и очень слабые. Многие собаки были вздернуты на ногах, имели недостаточно спущенное ребро, чересчур сильный, резко выраженный чепрак и несколько длинное ухо, что заставляло подозревать в них, хотя и отдаленную, примесь польской крови. Кровь белоусовской гончей была прилита во многие охоты. Так, она имелась в собаках Алексеева, Комынина, Молчанова, Соколова и многих других.
ГОНЧИЕ ГАТЧИНСКОЙ ОХОТЫ
В начале охоте в Гатчине была стая костромских гончих, которая затем была прекращена и ее заменила стая англо-русских. (Это не соответствует действительности. Стая гончих Придворной охоты никогда не была чисто русской и никогда не прекращалась. Не только в XVIII веке, но и в XIX, в стаю гончих Придворной охоты, неоднократно приливалась кровь выписанных из-за границы собак, не только английских. Только в Царствование Николая I это случилось, не менее трех раз – О. Е.). В 1873 году Александру II была подведена Березниковым, когда он кончал свою охоту, стая англо-русских гончих, в которых преобладала кровь фоксгаундов, после этого к ней неоднократно приливалась кровь различных англо-русских и русских гончих, а в последнее время вновь выписанных из Англии собак. Стая эта неоднократно выставлялась на выставках Петербурга и Москвы и много раз получала под разными экспертами золотые медали.Гончие эти очень рослые, с отлично спущенными ребрами, хорошей мощной колодкой на прочных сухих ногах. Головы этих гончих, до последних лет, были в русском типе, достаточно длинные, сухие без всякого перелома, но за последнее время в связи усиленным прилитием к ним крови фоксгаундов, головы стали отходить от русского типа, сделались короче, уши длиннее, обрез морды более квадратным, а гоны стали носиться круче и на них появился подвес. Окрас их очень нарядный, большинство из них черно-пегие, в румянах. Собаки из этой стаи попадали во многие охоты и всегда служили удачным материалом для подновления кровей, давая костяк, мощность и улучшая рабочие качества тех гончих, к которым они примешивались.
ПЕРШИНСКАЯ БАГРЯНАЯ СТАЯ
Начало першинской охоты относится к 1876 году, когда у рязанского охотника Обольянинова была приобретена стая гончих. Но в 1884 году охота была прекращена и заведена уже вновь с 1886. Гончие были куплены у пензенского охотника М. В. Столыпина и костромского охотника Братке. Все они были русского типа, багряного окраса. В январе 1887 г. на выставке в Москве была куплена у П. Ф. Дурасова стая русских чепрачных гончих, происходившая, от известных в Пензенской губернии собак охоты А. И. Арапова. Но в породу ее не пустили, т. к. собаки были недостаточно параты, имели малые подпалы и не совсем подходили к тому типу русских гончих, которых хотел иметь владелец. От гончих же Столыпина, Братке и от 9 купленных у Н. А. Панчулидзева, тоже багряных гончих, происходивших от араповских собак, была выведена багряная стая гончих, неоднократно выставлявшаяся на выставках. Гончие этой стаи очень рослы, мощны, с прекрасным костяком, достаточно сухи, очень хорошо, тепло одеты с густым подшерстком. У всех гончих этой стаи характерные большие головы с удлиненными щипцами, с квадратным обрезом морды. Стая эта была настолько парата: что пришлось заменить киргизов и кабардинок полукровными английскими лошадьми, т. к. ускакать за стаей на первых было невозможно. Стая прекрасно работала по волкам, но хотя и был очень голосистой (у многих голоса были с заливом), но низких басов в ней почти не было. Стаю эту было очень трудно обновлять новыми кровями, т. к. достать типичных русских гончих, подходящих как по типу, так и по работе к Першинской багряной стае, было очень трудно. Вальцов, который руководил много лет этой охотой, пишет, что ему только один раз за 13 лет удалось в Костроме у доктора Лебедева достать пару выжлецов, багряных, рослых и очень сухих, с отличными голосами, причем у одного из них оказался громовый бас. После этого все попытки освежить першинскую стаю кончались неудачей, т. к. все собаки, которые доставались для освежения крови (Можарова, Белоусова), оказывались гораздо ниже самой стаи.
ПЕРШИНСКАЯ СОЛОВО-ПЕГАЯ СТАЯ
Началом этой стаи были арлекины Дельвига, к которым были примешаны англо-русские гончие тульского охотника И. И. Соколова. Затем неоднократно к ним приливалась кровь гатчинской стаи и выписных фоксгаундов. Однако голоса этих собак не удовлетворяли владельца, и он остановился на французских гончих, как на наиболее голосистых. К сожалению, Д. П. Вальцов в своей книге о першинской охоте, говоря об образовании этой стаи, совершенно не упоминает, от каких французских гончих была она выведена. По свидетельствам псовых охотников, бывших в Першине, и между прочим по утверждениям Н. Н. Челищева, это были — артуа, а по данным Л В. Деконнора — англо-сентонжи1(1 Л. Деконнор — «О гончих недалекого прошлого и фоксгаунде». – «Украиньский мисливець та рибалка», 1928 г., № 1). Солово-пегая, или «лимонная», как ее называли многие, стая гончих, к сожалению, не смогла за тот промежуток времени, в который она велась, вылиться в определенный устойчивый тип. Ее кажущаяся однотипность, которую можно было заметить, хотя бы на юбилейной выставке МОО в 1912 году, следует объяснить себе тем, что при строгой браковке и при широких размерах ведения (взрослых гончих в стае по штату полагалось 40, да щенков ежегодно выращивалось до 60), немудрено было отобрать 20 — 30 однотипных на первый взгляд экземпляров. Это обстоятельство особенно рельефно обнаружилось после революции, когда на выставках стали появляться гончие, выращенные от отдельных экземпляров уцелевших першинских собак. Все они отличаются чрезвычайною сыростью, очень длинными ушами французской гончей, свертывающимися иногда даже в трубку, мраморностью в пежинах, и, наконец, довольно часто разноглазостью. У большинства из них лапа приближается к русачьей, что ясно указывает на прилитие к ним французской гончей, а некоторые экземпляры выходят очень вздернутыми на ногах, очевидно выкидываясь в своих отдаленных предков — арлекинов. За последние годы больше всего солово-пегих гончих находится под Тулою у тульских охотников, что следует объяснить естественно близостью Першина к Туле. Кроме этого солово-пегие гончие ведутся сейчас у нижегородского охотника С.Б. Бабаева. Лучшим представителем этой породы до сих пор был «Душило» Купцова, много роз получавший на выставках большие серебряные медали.
КУРЛЯНДСКАЯ ГОНЧАЯ
Курляндская гончая — невысокого роста, но сложена очень массивно, несколько сыровато. Морда короткая и толстая, немного брылистая; череп высокий, с развитым гребнем, прилобистый; глаза черные, небольшие, часто впалые; уши не длинные, широкие, лопухом; шея с небольшим подгрудком. Колодка толстая, бочковатая; грудь очень широкая, не очень выпуклая. Зад сравнительно узок и мало развит. Ноги коротковатые, круглые и толстые. Хвост мало изогнутый, почти прямой. Псовина гладкая, короткая, но с подшерстком. Масти бывают: черные в красных подпалинах, темно-красные (бурые) в светло-желтых подпалинах и светло-желтые под черным чепраком. Пегих гончих этой породы не бывает и белый цвет им несвойственен, так что белые отметины указывают на нечистокровность. Курляндская гончая очень пешая; она несколько похожа и складом и движениями на молодого щенка, — так и хочется назвать ее увальнем. Гонит она очень верно и обладает отличным верхним чутьем. В большим стаях курляндские гончие не особенно хороши, потому что каждая собака старается вести след, и стая растягивается в линию; но для охоты с одним или двумя смычками курляндские гончие превосходны, хотя и разыскивает несколько тихо. Голоса у курляндских гончих частые и отрывистые, без залива, несколько глухие; бывает хорошие басы, но высокие дисканты попадаются редко. Собаки эти выносливы, но далеко уступает в этом отношении русским породам; они отлично гонят по зайцам и лисице, на которую злобны, но по волкам гонят только в стае и не совсем охотно, — несколько побаивается. Говорят, что они хороши по козам и лосям, что, вероятно, справедливо, ибо на их родине эти звери составляют главный предмет охоты высокородных баронов, которые и вывели породу курляндских гончих.
ГОНЧИЕ КИШЕНСКОГО
Сельцо Охотничье бывшей Тверской губернии (Кувшиновский р-н нынешней Тверской области), в котором содержались его «костромские» гончие, долгое время служило местом паломничества всех гончатников. Завороженные трудами Кишенского о костромской гончей, рисующей ее верхом совершенства, охотники верили всему, что про нее он рассказывал.Создав стандарт костромской гончей, по «облику и подобию» гончих сельца Охотничьего, Кишенский приписал этой гончей исключительные полевые качества. Так он совершенно серьезно писал про костромских гончих:— «обезножившая, подбившаяся костромская гончая, еле передвигая ноги, все-таки гонит. Стая гонит или клубком или треугольником с мастером впереди»,— забывая, очевидно, что этот треугольник зависит не столько от породы, сколько от ровности ног, и что разных ног собаки, будь они хоть трижды «костромичами», все равно растянутся, и никакого треугольника не выйдет. Во имя рекламы он приписал костромским гончим свойство почти поголовно гибнуть в щенячьем возрасте от чумы, чем особенно полагал поднять цену своим, выработавшим известный иммунитет. Наконец, чтобы избежать конкуренции, он объявил, что кровные костромские существуют только у него, и рассказывал о том, с каким страшным трудом достались его деду кровные костромичи от Арслан Алей Бея, единственного к тому времени имевшего эту породу в чистоте. Однако, теперь, когда мы можем более спокойно и объективно подойти к оценке Кишенского, мы сможем ему многое простить за ту любовь к русской гончей, за тот энтузиазм, с которым он поднял голос в ее защиту. Своими трудами он пробудил к нашей русской гончей столь глубокий и широкий интерес, что, несомненно, все последующие достижения многим обязаны ему, хотя и пошли совсем не по линии его заветных мечтаний.Переходя к собакам Кишенского, мы должны сказать, что как заводчик он добился очень больших успехов. Начав свою кинологическую деятельность как раз в то время, когда большинство русских гончих было невозможно перемешано, он, создав свой идеал в лице костромской гончей, сумел достичь замечательных результатов.В начале 1857 года костромской помещик Зюзин подарил его отцу два смычка своих костромских гончих. Так как к этому времени у его отца мустафинские гончие (тоже костромские) заметно измельчали, то этот подарок был как раз кстати. Вот как Кишенский описывает этих собак, из которых выжлец «Трунило» и выжловка «Завьялка» перешли уже к самому Н. П. и дожили до 1865 года.1(1 «Происхождение моих гончих». — «Псовая и ружейная охота», 1897 г., кн. II.).«Все зюзинские гончие были желтой масти с черной, сероватой спиной, словом то, что в новейшие времена мы стали называть «чепрачной мастью». У всех были белые груди, ноги, концы гонов и большие белые загривины. У выжловки «Завьялки» голова почти вся белая, т. е. от загривины шла широкая проточина через затылок на лоб и соединялась с белой мордой, а белизна морды соединилась с белой шеей и грудью, так что желтыми на голове оставались щеки и уши. В общем зюзинские гончие были уже знакомого мне по мустафинским гончим чистого типа, но поголовастее мустафинок, более широколобые и щипцы подлиннее; кроме того, зюзинские поражали могучей, широкой сложкой, были низки ростом, но длинны, так что казались короткими. У выжлеца «Трунилы» был залив — ревом с характерным дребезгом, другой, клички которого не помню, гнал густым длинным отрывом. Обе выжловки гнали азартным заливом, но он у них был очень высок.
По паратости зюзинские уступали немного старинным русским».Кишенский жалуется, что в первое время после того, как гончие от отца перешли к нему, ему страшно не везло на щенков: они все дохли.К осени 1860 года у Кишенского было 8 собак: «Тревога», «Завьялка», «Трунило», и дети их — 2 выжлеца и 3 выжловки. Кроме этих кровных зюзинских, был еще выжлец «Набат» (старинная русская гончая) от Полторацкого. В конце 1865 года был приобретен для освежения крови «Трунило», «который был типичным представителем русских пеших гончих, как их называли в Тверской и Новгородской губерниях; в Ярославской, Владимирской и Нижегородской губерниях те же гончие были известны под именем пеших костромских». Наконец, был получен еще смычок зюзинских кровных от Ратаева. Это были: «Помыкай» и «Лютня». Щенки от этих собак тоже поголовно издыхали, так что Кишенскому пришлось повязать одну из выжловок с «Трунилой». После долгих трудов ему удалось достать от Мещерского еще смычок ратаевских костромских гончих: «Барсука» и «Зажигу». Таким образом, родоначальниками гончих Кишенского были:«Трунило», «Тревога», «Завьялка» — от Зюзина.«Помыкай», «Барсук», «Лютня», «Зажига» — от Ратаева.«Набат» — старинная русская гончая Полторацкого от собак Беклемишева.«Тушило» — пешая русская гончая от собак Строева.Все гончие Кишенского, по его словам, идут от этих девяти собак, и никакой примеси посторонней крови в них не было до 1889 года, когда был взят помет от выжлеца «Брызгалы» Ф. А. Свечина.Он считает, что примесь пешей русской, как породы очень родственной, не оказала никакого влияния на костромской тип. Что же касается примеси старинной русской гончей, то признаки ее заметны в его гончих спустя даже много лет. Такими признаками являются отсутствие у некоторых белых отметин на загривине, заметная горбоносость, соединяющаяся обыкновенно с толстоватой для костромской гончей мордой, и несколько более изогнутый гон.Относительно свечинского «Брызгалы» Кишенский пишет: «В настоящее время у меня в стае работают внуки «Брызгалы», и до сих пор я считаю, что это самая удачная помесь из всех, мной испытанных».Первый раз гончие Кишенского стояли на XV выставке ИОО в 1885 г. в Москве, когда был выставлен смычек «Кабан» и «Ворожейка». «Кабан» прошел на большую серебряную медаль, получив 37 баллов из 40, уступив «Докучаю» Дурасова, который прошел первым с 371/3 баллами1(1 Тогда оценка собак на выставках производилась коллегией судей, которые проставляли каждый отдельно по графам баллы, из которых и выводился затем средний). «Ворожейке» была присуждена бронзовая медаль.
На следующий год, на IV выставке Общества любителей породистых собак в Петербурге, Кишенский показал стайку из 7 собак, из которых «Барсук II», «Кабан» и «Зажига» получили по большой серебряной медали; «Ворожейка», «Бубен» и «Красишка» по малой серебряной медали; «Скандал» — бронзовую. Поразительная типичность собак Кишенского, их соответствие представлению о костромской гончей, могучая богатырская сложка обратили на них внимание гончатников, подтвердив возможность тех полевых досугов, о которых восторженно писал Кишенский. Действительно, гончие его в то время отличались хорошими звучными голосами, многие из них имели залив, прекрасно гоняли по зайцу, были неласковы и к красному зверю.Приводимый рисунок, изображающий Кишенского с двумя выжлецами, передает нам их крупный рост, богатырскую сложку и общий внушительный, звероватый вид. К сожалению, ведение собак в близком родстве на протяжении многих лет, коммерческие расчеты, связанные с выпуском из питомника даже неудачных щенков и собак, а по свидетельствам знавших Кишенского и не раз у него бывавших А. А. Ширинского-Шихматова и К. В. Мошнина прилитие крови лайки, — губительно отозвалось на гончих Н. П. Они сильно изменились к худшему: у большинства гоны стали бубликами, гончие носили их загнутыми круто на спину, появилась чрезмерная широколобость, а главное в виду того, что собаки не наганивались и на охоте не бывали — они стали утеривать свои полевые качества.На снимке «Бубна» Кишенского можно видеть типичные для его собак белые отметины на груди, шее, конце гона и на ногах, нам бросается в глаза грубая, тяжелая, излишне широколобая голова.Однако слава его собак продолжала держаться примерно до 1905 — 1911 гг., когда они были окончательно развенчаны в печати.Насколько велика была известность и слава собак Кишенского, можно судить хотя бы по следующему его объявлению, напечатанному в «Охотничьей газете» за 1889 г.«Поставить выжловку с одним из моих кровных костромских выжлецов стоит:Если выжловка приобретена у меня, то 50 руб.Если выжловка других собак, то 100 руб.Выбор выжлеца зависит от меня. Никаких других условий не принимаю.Н. Кишенский».Кровь собак Кишенского была во многих охотах. Некоторые просто вели гончих от его собак в чистоте, как, например: А. И. Ромейко, Кротов, братья Спечинские, неоднократно выставлявшие их на выставках МОО. Другие только приливали их к своим гончим, как, например: Алексеев, Белоусов, Крамаренко, Шорыгин, Комынин и др.В настоящее время прямых кровных потомков собак Кишенского я не встречал. Кровь собак Кишенского кажется, есть в гончих алатырских и казанских охотников через «Писклю» П. П. Яльцева (Алатырь). Одну очень интересную, эффектную выжловку в этом типе («Звонка» Зиновьева) я встретил в 1929 г. на выставке в г. Дмитрове Московского округа, где и присудил ей диплом I степени. На 2-й выставке Мосгубсоюза в 1924 году был выставлен выжлец «Заход» Заходера и затем из Нижнего Новгорода выжловка «Сударка», которые были тоже в типе Кишенского.
БРУДАСТЫЕ ГОНЧИЕ
Группа брудастых гончих произошла от весьма давних скрещиваний различных гончих с овчарками. Отличительные черты этой породы жесткая, клокастая, щетинистая, довольно длинная псовина, особенно на бровях и усах, что делает брудастых гончих очень похожими на овчарок. Все они имеют такую же короткую и круглую черепную коробку, хотя и с сильно развитым затылочным гребнем, который у овчарок не встречается. Задние ноги их часто бывают с «коровинкой» (т.е. сближены скакательные суставы). Уши, независимо от их длины, всегда имеют круглую форму.О происхождении русских брудастых гончих у нас, как и об арлекинах, достоверных сведений тоже не имеется. Однако, брудастые гончие встречались раньше не так уж редко, и нам известны даже целые стаи таких гончих. На I выставке ИОО (1874 г.) были выставлены собаки Бахметьева, из которых выжлец „Разбой» даже воспроизведен в «Журнале охоты». На IX выставке ИОО (1883 г.) было 2 смычка Сухотина из Орловской губернии. Укажем еще на стаю П. М. Губина, автора «Руководства ко псовой охоте», и стаю Протасова, с которой он много лет охотился. В последнее время до войны была известна, правда не многим охотникам, стая брудастых гончих бывшего великого князя Петра Николаевича. Собаки эти идут от гончих А. Ф.Толстой, урожденной Дурасовой, и выписных из Франции вандейских гриффонов. Стая эта была показана на VI выставке Общества любителей породистых собак, в Петербурге, в 1893 году, под названием «французских брудастых гончих», и состояла из 12 собак. Охота эта сначала была в Саратовской губернии, затем в 1898 году, была переведена в «Благодатное», Рязанской губернии, а с 1904 г. обосновалась в имении «Чесменка», Воронежской губернии. Собаки эти были большого роста и отличались страшною злобою, отлично гоняли по волку и имели прекрасные звучные голоса. К сожалению, они были неисправимыми скотинниками, чем, по-видимому, и следует объяснить то, что после революции они были все уничтожены, и никто из окрестных охотников не рискнул оставить себе хоть несколько экземпляров. Остается только добавить, что в настоящее время брудастых гончих в чистоте совсем не встречается, а те единичные экземпляры, которые под этой этикеткой выставляются,— обычные помеси, весьма удаленные от настоящих брудастых гончих.ГОНЧИЕ АРЛЕКИНЫ
Арлекинами называется порода гончих, отличающаяся оригинальной мастью — светло-серой, с частыми мелкими черными крапинами или вернее мелкими темными пятнами и одним или обоими белыми глазами синевато-белого цвета (Сабанеев). О происхождении арлекинов у нас никаких достоверных сведений не имеется, и все, что высказывалось до сих пор, относится лишь к области догадок. Так Л. П. Сабанеев в своем труде «Гончие собаки», печатавшемся на страницах «Природы и Охоты», присоединяется к мнению С. Кареева, и пытается доказать происхождение арлекинов от английских гончих. Надо сказать, что эти доказательства весьма мало убедительны, да впрочем, тут же помещено примечание К. В. Мошнина, опровергающее предположение Сабанеева. Розен, в своей «Истории гончих собак», полагает, что арлекины попали к нам из Франции, и происходят от старинных артуа, которые были мраморной масти. Кишенский, и затем Мошнин, считая родиной арлекина южную Россию, высказывают предположение, что арлекины происходят от скрещивания гончих с догами по всей вероятности далматинскими. Это скрещивание, по их мнению, объясняется тем, что на юге тяготели более к травильным собакам, от которых требовались рост, сила и злоба, т. е. качества, которые можно было как раз успешнее всего позаимствовать у догов. Так как Кишенский не указал — откуда он позаимствовал свои сведения о распространении арлекинов в XVIII веке, то достоверность их остается на его совести. По крайней мере, никаких печатных сведений до нас не дошло. Впрочем, насколько все эти предположения лишь более или менее вероятны, можно судить из того факта, что когда на страницах журнала «Псовая и ружейная охота» Кишенскому был задан прямой вопрос о происхождении арлекинов, он счел за лучшее промолчать. Однако, свою оригинальную мраморную рубашку, белоглазость или разноглазость, так упорно передающиеся по наследству, арлекин, по-видимому, действительно мог получить лишь от дога. Что все эти признаки действительно очень упорно передаются по наследству, подтверждают следующие примеры: К. В. Мошнин указывает, что когда в 1887 г. выжловка Кишенского «Пера» была повязана, с выжлецом Ладыженского русского типа, но очевидно имевшим кровь арлекина, то в помете два щенка родились в окрасе арлекинов. Несмотря на то, что в течение последующих 15 лет кровь арлекина не приливалась, и собаки скрещивались исключительно с установившимися гончими Кишенского, Мошнин в 1897 году, т. е. через 15 лет, видел среди собак Кишенского одного выжлеца, вполне типичного, но у которого одна сторона была правильно-серая, а другая мраморная.
Другим столь же убедительным примером может служить першинская солово-пегая стая гончих. Как известно, в ее основе лежала стая арлекинов Дельвига, а затем они были перемешаны с англо-русскими гончими, неоднократно к ним приливалась кровь выписных англичан, а в последние годы была прилита кровь французских гончих. Несмотря на то, что к моменту войны (Первой мировой – О.Е.) от арлекинов Дельвига нас отделяет период в 30 лет слишком, и мы знаем, что ни разу более кровь арлекина не приливалась, — мраморность в пежинах и разноглазость часто встречались среди этой стаи, встречаются и сейчас у большинства потомков солово-пегих гончих. Арлекины отличались большим ростом, были высоки на ногах, очень подрывисты и злобны. Однако порода эта, хотя, очевидно, в далекое старое время и была достаточно распространена, но к 80-м годам прошлого (XIX – О.Е.) столетия стала редкостью настолько, что Кишенскому не удалось видеть достаточно представителей этой разновидности гончих. Это можно заключить из того, что, делая свои описания арлекина, как я уже указывал выше, он сделал их в двух своих трудах страшно противоречивыми. Обращаясь к выставкам собак, мы на протяжении 50 московских выставок встречаем эту породу весьма редко. В старину известны были арлекины Чижова (IV выставка ИОО) затем стая Соловцова, охотника Пензенской губернии (XII выставка ИОО), да Мошнин называет стаю Улагай в Курской губернии, и гончих доктора Витмана на Северном Кавказе, которые отличались силой и злобой, и употреблялись на крупного зверя. К ним следует прибавить стаю арлекинов Першинской охоты от собак Дельвига, бывшую на XIII и выставке ИОО. К моменту мировой войны мы можем указать на стаю арлекинов братьев Шустовых, неоднократно выставлявшуюся на выставках бывшего Московского общества охоты, на англо-арлекинов Щербатовой и, наконец, на куцых арлекинов доктора Трофимова в Туле. О последних известно, что они были очень хорошими работниками. По поводу всех этих арлекинов Кишенский писал, что они только отдаленно напоминают настоящих арлекинов, которые теперь перевелись и больше нигде не встречаются.В настоящее время арлекинов в чистом виде нигде нет, а то, что довольно редко попадается на выставках под этой громкой этикеткой, представляет из себя сплошной винегрет разных пород, унаследовавший от арлекина лишь в большей или меньшей степени мраморность в рубашке и белоглазость, полную или частичную. Вот что пишет Кишенский об арлекинах в своем «Опыте генеалогии собак». «Известно… из устных преданий и рассказов, что впервые арлекины появились в юго-западном углу России и оттуда распространились в средней России, но когда это произошло, даже приблизительно, неизвестно, и все предания об этом упорно умалчивают. Известно, однако, что наиболее встречалось стай арлекинов в русских псовых охотах в конце прошлого (XVIII в. – Н П.) и начале настоящего столетия, когда у среднерусских псовых охотников арлекины были в большой моде; но, тем не менее, чистокровные арлекины всегда составляли редкость».
ПОЛЬСКО-РУССКИЕ ГОНЧИЕ
Польские гончие впервые появились в России еще в XVIII веке, но в сравнительно ограниченном количестве и не оказали большого влияния на дальнейшее существование русских и англо русских гончих. После наполеоновских войн, в самом начале XIX века, вместе с возвращением нашей армии, побывавшей в Польше, стали в значительном числе ввозиться польские гончие и мешаться с нашими. Из записок Березникова, приведенных выше, мы уже видели, что и он, повинуясь очевидно общей моде, привез себе из похода польских собак, которых затем перевел, остановив свой выбор на англо-русских. Что же заставило собственно наших охотников навести с собою польских гончих и примесью их к нашим испортить русскую гончую? Конечно, прежде всего, мода. Многие были прельщены большим ростом и внушительным видом польских гончих, многим импонировало то, что в них текла западная кровь, а большинство слепо подражало примеру привезти с собой нечто редкое, нечасто у нас встречающееся. Особенно широкие размеры распространение польских гончих получило у нас после подавления польского восстания, когда вернувшиеся военные снова понавезли с собой массу собак. Чрезвычайно благоприятно для этого успеха польских гончих, и их примешивания к нашим, послужило и развитие ружейной охоты, охватившее после падения крепостного права широкие слои населения. Для ружейной охоты польские гончие были удобны тем, что отличались необычайной вязкостью и, раз подняв зайца, держали его, чуть ли не целый день. Их пешесть тоже многим нравилась, так как заяц ходил на сравнительно небольших кругах, шел очень тихо и представлял тем самым большие удобства для выстрела. Зато польская гончая была гораздо менее злобна, по волкам почти не работала, была более стомчива и, хотя и имела недурные голоса, но во многом уступала русской, среди которой часто встречались фигурные и особенно низкие (башурные) голоса. Как это часто и случается, охотники кинулись, следуя моде, из одной крайности в другую. Как у псовых охотников, увлекшихся паратостью, злобностью и вежливостью английских собак, стал замечаться массовый переход к англо-русским,— так и у ружейных тяга к польским приняла те же широкие размеры. Привезя к себе в самые глухие углы польских гончих, и не имея под рукою других производителей, владельцы этих собак в скорости же перевязали их с русскими, испортив надолго русскую гончую этой примесью.
